Алексей Николаевич Кочетков
T&V Media, Forest Hills, 2013
ISBN 978-1-937124-02-1
[Отрывки, в которых упоминается И. И. Троян:]
Лагерь Сан Сиприен
[...]
Он заглядывает в наши запавшие, горящие смутной тревогой и надеждой глаза. И хмурится, видя наши выпирающие обветренные скулы. Крепко жмет протянутые сквозь проволоку худые темные руки: Борису Журавлеву, Георгию Шибанову, Ивану Трояну, Пете Рыбалкину — всем нам, небольшой кучкой вышедшим ему навстречу.
Сказал он нам тогда у проволоки немного:
— Заполняйте анкеты — раз, пишите автобиографии — два. Фотографируйтесь. Только все быстро и без шума. Не перепачкайте анкеты, бумагу. Держи, Борис. Раздашь только своим, проверенным. Характеристики на каждого, слышишь, Борис. Действуйте. Еду в Аржелес сюр мэр. Скоро вернусь или пришлю кого-нибудь. Держитесь, не падайте духом.
Анкеты — в третий раз
И мы стоим, потрясенные, еще не веря обрушившемуся счастью, уже понимая, что что-то стряслось и что это уже нечто новое. Не примчался бы зря сюда Ковалев из Парижа. Далекая Родина-мать уже знает о нашем существовании и протягивает нам, попавшим в беду, руку помощи. И это совершенно закономерно, так и должно быть. Соответствует Конституции, гуманности и справедливости.
И мы возвращаемся в наш душный дощатый барак с драгоценной ношей и хорошими новостями в чудесном настроении.
Борис Журавлев — так и не доживший до светлого дня разгрома фашизма.
Таганрожец Иван Троян, погибший героем за несколько дней до прихода союзников, в резистанс — на востоке Франции.
Георгий Шибанов, который и поныне здравствует в своей Александрии (нашей, а не египетской Александрии). Шибанов — инициатор сопротивления русских парижан нацистским оккупантам.
И Петя Рыбалкин — косноязычный, простой и мужественный человек, потрясший меня на том предыспанском митинге-диспуте оборонцев на рю Лас Кас чтением, не претендовавшего на эпистолярный шедевр, письма с Родины.
И автор этих строк, рассказывающий о своем тернистом пути на Родину.
[...]
Пора надежд и разочарований
[...]
Мы обленились. По утрам не хочется вылезать из-под разорванного одеяльца и короткой козлиной куртки.
— А7—А9… — начинается. Играют лежа, вслепую…
— В7—В9, — это Троян и Рубин. Все долго прислушиваются. Чем еще заняться, когда все запрещено. Скорее бы достали щепок дневальные. Неплохо, неплохо играет вслепую на вид угрюмый Троян.
Сидим, а вокруг все пустеет. Давно ушли испанцы. Редеют и интербригадовские роты-бараки.
[...]
Бедная Франция
[...]
Мы медленно тащимся, миновав Тулузу, не зная того, что в это время там, далеко на Севере, за толпами беженцев и войск, бредут, пробираясь в свои мансарды и комнатушки — в покинутый жителями, опустевший Париж, другие гюрсовские сидельцы, выхваченные апрельским погромом на достройку так и не достроенной линии Мажино («Эх, кролик! Так это же воображаемая…»): степенный Шибанов, Иван Троян, очкастый Миша Гафт и николаевский солдат (из русского экспедиционного корпуса во Франции времен Первой мировой войны) огромный Белокуров — все будущие активисты французского Сопротивления немецким оккупантам.
[...]
[...]
Освобождение
[...]
У меня теперь другое задание. А у нас на Севере сейчас вместо меня Пьер (Петя Лисицин), а на Востоке — Иван Троян. Лучшие кадры возвращенцев и испанцев.
[...]
…Пробегая как-то через Восточный вокзал на пригородный поезд, я увидел в последний раз Ивана Трояна. Он одиноко стоял у касс в сторонке, смотрел себе под ноги и, очевидно, кого-то ждал, долго ждал. Его мясистое волевое лицо было напряженным, густые черные брови хмурились. Троян, наш гюрсовский шахматный чемпион, испанец и возвращенец, отправлялся в свой последний рейс в Нанси. Он был на востоке Франции тем, чем я был на Севере до работы в ТВ. В июне сорок четвертого в Тиле Трояна схватили, при нем нашли какую-то инструкцию. Его пытали, но он никого не выдал.
[...]